Когда спрашиваешь у студентов, оканчивающих биофак, о том, что больше всего запомнилось за всё время обучения в университете или пединституте, то от многих слышишь либо об экспедициях, либо о полевых практиках. В самом деле, что может быть лучше, чем на полтора-два летних месяца окунуться в живую природу, стать настоящим натуралистом? Или, как говорят биологи, полевиком.
Была такая практика и у меня. Занятия в тот год закончились рано, уже к середине мая. Позади были два семестра, проведённых в аудиториях. Мы усердно делали тончайшие срезы растений, рассматривали под микроскопом строение тканей. Преподаватели-зоологи объясняли нам внутреннее строение и сложные жизненные циклы паразитических червей, учили препарировать речных раков, моллюсков и майских жуков. И вот наконец-то наступило время самим увидеть естественную жизнь растений и животных.
Приближался период самых коротких ночей, расцвела черёмуха, и мы с нетерпением предвкушали палаточную романтику, вечера у костра и занятия под открытым небом.
Первые три недели ботанической практики прошли в заповеднике на берегу Оки, напротив рождающегося академгородка Пущино. Оказалось, что за это время можно выучить, по крайней мере, сотню латинских названий растений, научиться узнавать их в природе и даже составить цветочные часы.
Когда же начались дни зоологии и мы переехали на берега владимирской речки Киржач, работы оказалось ещё больше. Нам следовало наловить и определить насекомых самых разных отрядов, наколоть каждую букашку на булавку и снабдить её маленькой, аккуратно написанной этикеткой, отловить и зарисовать обитателей реки и старицы возле неё; познакомиться с населением лесной подстилки, муравейника, пчелиного улья... Но самым сложным элементом зачёта оказались бабочки. Мало того, что нужно было выучить по цветному атласу названия нескольких десятков видов. Следовало ещё представить на «всеобщий суд» несколько бабочек, расправленных и засушенных по всем правилам.
Честно говоря, до того времени я даже не подозревал, что такие правила вообще существуют. Заключались они прежде всего в чрезвычайной аккуратности и внимательности. Ведь вся бабочка — и крылья, и грудь, и брюшко — покрыта великим множеством чешуек. Чуть коснёшься — и на пальце остаётся «пыльца». Поэтому нужно расправлять бабочку, не касаясь руками, по крайней мере, её крыльев.
Новичкам лучше всего начинать расправление бабочек с крупных и «грубых» видов — боярышниц, лимонниц, крапивниц, перламутровок. Но в то лето такие нам что-то не попадались, и мы решили набить руку на нежных бархатницах. Эти лесные бабочки во множестве порхали на полянах, заросших просеках, опушках, и поймать их не представляло никакого труда. Довольные, мы спешили к большой палатке-лаборатории, надеясь поскорее рассчитаться с кропотливой работой и окунуться в речку.
Тут-то нас и поджидало разочарование. Очень скоро до нас дошло, что насколько про- сто поймать плохо летающую бархатницу, настолько же трудно расправить её на «отлично».
Нет, крылья этих бабочек хорошо укладывались на дощечки расправилок и «позволяли» прижать себя полосками бумаги. Но «пыльца»! Чешуйки бархатниц совершенно не выдерживали прикосновения и даже у самых аккуратных девушек засушенные бабочки выглядели какими-то потёртыми. Именно тогда кто-то вспомнил пушкинского Балду и его «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!»
Позднее, когда я стал интересоваться энтомологией и побывал в больших музеях, я понял, что в наших прежних неудачах бархатницы совершенно не виноваты. Увидев идеально расправленных крошечных молей, я понял, что тогда, после первого курса, мы были обыкновенными новичками-неумёхами.
Кроме того, я узнал много нового о самих бархатницах. Другое название этого семейства — сенницы тоже приятно на слух. А иногда бабочек называют их латинским именем — сатиры. И уж совсем ласково именуют некоторые мелкие виды — «луговые глазки».
Отличить скромных коричневато-бурых бархатниц от представителей других семейств можно по следующему признаку: в основании их передних крыльев одна, две или даже три жилки сильно утолщены, как бы вздуты. Кроме того, передняя пара ног у сатиров маленькая, недоразвитая и при передвижении не используется. Гусеницы бархатниц обычно питаются злаками, активны только по ночам, а на конце тела имеют два коротких, направленных назад выроста. Тело гусениц покрыто небольшими мягкими волосками и чаще всего окрашено в зелёно-желтоватые цвета.
Почти обязательным атрибутом рисунка крыльев сатиров являются светлая поперечная полоса и глазчатые пятна. Иногда последних мало — только по паре на каждом из передних крыльев, а иногда, напротив, много — шестнадцать, восемнадцать, двадцать два. Специалисты различают среди крыловых глазков бабочек два типа. Если в центре глазка видно светлое пятнышко, напоминающее зрачок, то глазок считается «открытым» или «зрячим». А если пятнышка-зрачка нет, то глазок «незрячий», «слепой» или «спящий».
Глазки бархатниц почти всегда со зрачком, «открытые», а вот у бабочек-белянок глазки «спят».
А с той первой полевой практики о бархатницах осталось ещё одно воспоминание. Когда дело дошло до запоминания бабочек по картинкам в атласе, сатиры стали ещё одним камнем преткновения на пути к заветному зачёту. От нас требовалось не простое запомина-ние, а ещё и выучивание новых, до того времени совершенно незнакомых и не известно откуда взявшихся слов. Казалось, что кто-то специально назло студентам собрал на страницах с бархатницами такие странные имена: бризеида (Satyrus briseis), цирцея (Hipparchia circe), медуза (Erebia medusa), аретуза (Hipparchia arethusa), ликаон (Hyponephele lycaon), автоноя (Hipparchia autonoe), семела (Hipparchia semela), лигея (Erebia ligea), эвриала (Erebia euryale).
От многократного повторения таких названий в голове складывалась настоящая абракадабра. Для лучшего запоминания девушки учили бабочек на ночь, перед сном. И однажды, дежуря ночью в палаточном городке, я вдруг услышал из соседней палатки: «Я же говорила вам, что это — эвриала». Студентка во сне сдавала зачёт.
Возможно, с тех пор и зажёгся во мне крохотным огонёк любопытства к мифологическим именам. Правда, разгорался он очень долго. Только теперь, через много лет, я стал знать, что Аретуза и Галатея — имена нереид, что Автоноя и Семела — сёстры, дочери царя Кадма и его жены Гармонии, что Медуза и Эвриала — две ужасные горгоны, а Ликаон — царь Аркадии. Эти имена не раз упоминаются в античных мифах.
А латинское название бархатниц — сатиры имеет отношение и к лесам — местам обитания бабочек, и к Дионису. Древние греки называли сатирами лесных божеств, составлявших свиту бога Диониса. В мифах сатиры бродят по лесам и вместе с нимфами постоянно заняты играми и танцами. В руках сатиров тирсы — жезлы, увитые плющом, виноградными лозами и увенчанные еловыми шишками. Кроме того, никогда не расстаются они с флейтами и сосудами с вином.
← Предыдущая статья
